два германских государства

Второй шанс на жизнь в условиях демократии получила только одна часть Германии: западная. Представители свободно избранных земельных парламентов в американской, британской и французской зонах выработали в 1948/49 гг. в рамках Парламентского совета в Бонне конституцию, в которой систематически учитывались последствия конструкционных ошибок, сделанных при выработке имперской конституции 1919 г. и краха Веймарской республики: Основной закон Федеративной Республики Германия. Вторая по счету германская демократия должна была стать хорошо функционирующей парламентской демократией с сильным федеральным канцлером, свергнуть которого можно было бы только с помощью «конструктивного вотума недоверия», т.е. избрания преемника, и с федеральным президентом, имеющим небольшие полномочия. Конкурирующее законодательство с помощью народа – в отличие от Веймарской республики – не было предусмотрено. Открытым врагам демократии Основной закон предусмотрительно объявлял войну – вплоть до лишения их основных прав и запрета враждебных конституции партий Федеральным конституционным судом. Основы государственного устройства были закреплены таким образом, что их не могла изменить даже воля большинства, способного вносить поправки в конституцию: «легальная» ликвидация демократии, как это произошло в 1933 г., была таким образом невозможной.

В то время как на западе Германии были сделаны «антитоталитарные» выводы из недавнего германского прошлого, на востоке, в советской зоне оккупации, а позднее в ГДР, люди должны были довольствоваться «антифашистскими» уроками. Последние служили легитимизации партийной диктатуры марксистско-ленинского образца. Разрыв с основами национал-социалистского господства должен был происходить прежде всего классово-политическим путем, c помощью экспроприации собственности крупных землевладельцев и промышленников. Бывшие «попутчики  национал-социализма имели возможность зарекомендовать себя с хорошей стороны в деле «построения социализма». Бывшие «партайгеноссе» из НСДАП, которые после завершения «денацификации» занимали руководящие посты, имелись и в ГДР. Однако их было меньше, а случаи такого рода не столь сенсационными, как в Федеративной Республике.

Вряд ли, оглядываясь в прошлое, можно было бы говорить об «истории успеха Федеративной Республики», если бы не было «экономического чуда» 50-х и 60-х годов, самого длительного периода экономического подъема в XX веке. Высокая коньюнктура обеспечила успех и тем самым легитимность социальной рыночной экономики, идею которой реализовал Людвиг Эрхард, первый федеральный министр экономики. Последняя позволила быстро интегрировать почти 8 млн. изгнанных из бывших восточных областей германского рейха, Судетской области и других регионов восточной части Центральной и южной части Восточной Европы. Она решающим образом содействовала сглаживанию классовых и конфессиональных противоречий, ограничению притягательной силы радикальных партий и тому, что крупные демократические партии, сначала Христианско-демократический союз (ХДС) и Христианско-социальный союз (ХСС), а затем социал-демократы (СДПГ), стали массовыми партиями. Процветание имело, похоже, и свою обратную сторону – в политическом и моральном планах. Оно облегчило многим жителям ФРГ возможность не задавать себе сверлящих вопросов о собственной роли в период между 1933 и 1945 г. и не допускать, чтобы другие задавали такие вопросы. «Коммуникативное замалчивание» – так назвал философ Херманн Люббе подобное обращение с недавним прошлым (и оценил его как необходимое для стабилизации западногерманской демократии).

В Веймарской республике правые силы исповедывали национализм, левые – интернационализм. В Федеративной Республике было по-другому. Правоцентристские силы во главе с первым федеральным канцлером Конрадом Аденауэром выступали за политику привязки страны к Западу и супранациональной интеграции Западной Европы; умеренные левые, социал-демократы под руководством их первого послевоенного председателя Курта Шумахера и его преемника Эриха Олленхауэра, подчеркивали свой национальный профиль, отдавая преимущество воссоединению Германии, а не интеграции с Западом. Лишь в 1960 г. СДПГ встала на почву западных договоров, которые в 1955 г. создали возможность для вступления Федеративной Республики в НАТО. Социал-демократы должны были сделать этот шаг, если они хотели взять на себя правительственную ответственность в Федеративной Республике.

Только на почве западных договоров они смогли в 1966 г. в качестве младшего партнера войти в правительство «большой коалиции» и три года спустя под руководством первого социал-демократического федерального канцлера Вилли Брандта приступить к осуществлению «новой восточной политики», которая позволила Федеративной Республике внести свой вклад в разрядку между Западом и Востоком, поставить на новую основу отношения с Польшей благодаря признанию (хотя де юре и не безоговорочному) границы по Одеру и Нейсе и пойти на урегулированные в договорном порядке отношения с ГДР. Заключенное в 1971 г. Четырехстороннее соглашение по Берлину, которое в действительности касалось только Западного Берлина и его отношений с Федеративной Республикой, также было бы невозможным без прочной интеграции с Западом крупнейшего из двух германских государств.

Восточные договоры (1970–1973) социал-либерального правительства Брандта-Шееля были прежде всего ответом на закрепление раскола Германии в результате возведения Берлинской стены 13 августа 1961 г. После того как воссоединение Германии еще больше отодвинулось на задний план, главным для Федеративной Республики стало сделать последствия раскола более терпимыми и тем самым обеспечить сплоченность нации. Восстановление германского единства оставалось официальной государственной целью Федеративной Республики. Однако надежды на то, что когда-нибудь снова появится германское национальное государство, после подписания восточных договоров непрерывно улетучивались: среди молодого поколения западных немцев намного быстрее, чем среди старого.

Однако в 80-е годы послевоенный порядок постепенно стал расшатываться. Кризис восточного блока начался в 1980 г. с появления независимого профсоюза «Солидарность» в Польше, за которым последовало введение чрезвычайного положения в конце 1981 г. Лишь три с половиной года спустя, в марте 1985 г. , к власти в Советском Союзе пришел Горбачев. Новый генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза высказал в январе 1987 г. прямо-таки революционную мысль: «Демократия нам нужна как воздух». Эта мысль окрылила борцов за гражданские права в Польше и Венгрии, в Чехословакии и ГДР. Осенью 1989 г. волна протестов в восточногерманском государстве стала такой мощной, что коммунистический режим, пожалуй, спасти можно было бы только с помощью военной интервенции Советского Союза. Однако Горбачев не был готов пойти нa это. Следствием этого стала капитуляция восточноберлинского партийного руководства перед мирной революцией в ГДР: 9 ноября 1989 г. рухнула Берлинская стена – символ несвободы, такой же, как парижская Бастилия, павшая два века тому назад в 1789 г.